Напрыканцы недаробленых рэвалюцый застаюцца горкі попел, квіткі ў невядомае ды фантомныя сантыменты. Жыццё Пасля перацякае ў Жыццё Далей. І з гэтым трэба неяк паразумецца, пакуль цябе не расцягнулі на цытаты ды некралогі. Вольга Бубіч разбірае на складнікі нашу новую пустэчу. І шануе хлуслівую памяць.
ДОРОГАЯ М. —
ПИСЬМО ПОТЕРЯННОМУ, НО СЧАСТЛИВОМУ ДРУГУ
странно, как память будто бы живет собственной жизнью: ловким одесским шулером перетасовывает моменты прошлого, а потом — раз! — и подбрасывает нечто, что видится настолько (не) привычно четким и ярким, словно случилось вчера. Но нет, не вчера, это было еще в конце 1990-х, когда ты училась в художественном лицее и мечтала быть свободной и понятой. Я, старше на пару лет, уже ходила в Лингвистический, конспектировала гениального Ойстраха и следила за перфомансами Юрия Викторовича Стулова, способного увлечь аудиторию настороженно-безразличных нас с первого абзаца о любовях Байрона. Иняз тогда бурлил, фестиваль альтернативного искусства «Навінкі» перехлестывался на проезжую часть гробом с поэтом Зміцерам Вішнёвым, который бум-бам-литовцы умудрялись, с торжественной беспрепятственностью, заносить в классический музейной прохладой зал прямо из метро, а в «Ракете» и «Мире» неделями крутили Тарковского и Ким Ки-Дука. Лицей, понятно, казался тебе тесным — спешилось взрослеть, впитывать, не только наблюдать, но и задавать вопросы, критиковать ради лучшего.
Эта критичность, наверное, и обратила на тебя мое внимание. Твое постоянное недовольство беларусским сообществом и искусством. М., ты же на зубок знала генеалогию каждого молодого художника из неширокого уже тогда арт-поля, объясняя их выставки и премии именитыми папами и приближенными дедушками. Правды ради, у нас действительно и бал, и тон правили династии — от коллективизма мы взяли не самое лучшее. Сейчас определенная «династичность» наблюдается и в тюремном поле: сидят ведь тоже семьями, а мы настолько устали от бессилия, что уже позволяем себе шутить.
Сейчас, более 20 лет спустя, критичность уступила место адаптивности. Молчание твоего недовольного несогласия, которое в тексты удалось годами транслировать мне (ибо в чем суть критики, если аргументы не доходят до адресата?), стало молчанием «принимающим». Как сказал о нынешней Беларуси один мой ученик: здесь все живут в отдельных однокомнатных пузырях, откуда исключается все, что может это мнимое спокойствие проткнуть. Повредить мнимому счастью, формулы которых на площадке Национального центра современных искусств ищет (и находит!) новоиспеченная куратор Надежда Х., о чьей кураторской экспертизе до 2020-го не знал никто. Мнимой успешности, мнимому признанию. После 2020-го Беларусь настолько пересобралась, что я постепенно начинаю соглашаться, что уже не имею права о ней писать. Я перестала понимать, в каком эмоциональном регистре смотреть на происходящую там «культурную» жизнь. От НЦСИ, по-хорошему, осталась только буква «Н» (а был ли НЦСИ вообще?). Правда, за ней уже даже не про «национальное», а про иное, и тоже, кстати, традиционное, акудовічаўскае, наше — про «ноль». У меня больше нет сил кому-то в этой добровольной игре сочувствовать. Не все тюрьмы начинаются и заканчиваются стенами Окрестина.
«Все красивые и счастливые», — как когда-то назвали мы с гонконгским фотографом Тедом Лау репортаж о буднях в Северной Корее на украинской «Птичке» в те времена, когда там еще публиковали материалы беларусских критиков. «Оля, а что нам тут — всем умереть?» — прокомментирует мою полуночную реакцию на сториз с праздничным шампанским на очередном открытии выставки на госплощадке бывшая подруга. Ну нет, конечно. В Северной Корее тоже есть свой НЦСИ. И свои «национальные» формулы счастья.
«2022 стал самым лучшим годом в моей жизни!» — с полувздохом признаешься ты в Instagram, которым, наконец, научилась пользоваться. «Выставки в Минске, в Молодечно, Пуховичах, культурные поездки в Москву...», — перечисляешь с гордостью. А я перечисляю политзаключенных в Беларуси, чье число в 2022-м перевалило за тысячу, перечисляю десятки текстов, написанных с момента отъезда, вспоминаю четыре переезда, предательство коллеги и несчастный случай, приведший к гибели хорошего человека. Я не сделала обо всем этом ни одного поста или сториз. А вместо формулы счастья все еще ищу формулу внутренней свободы. Формулу продуктивной ответственности за тех, кто оставался в Беларуси, — в настоящей тюрьме, за пределами пузыря мнимого комфорта. В который некоторые беларусы так заигрались, что поверили.
А сегодня все сошлось: в инстаграме kyky_org я наткнулась на аналитику экономиста Дмитрия Крука, комментирующего ситуацию в пост-2020 Беларуси: «У людей в стране нет ощущения, что они стали жить хуже. Могу диагностировать, что в последний год в настроениях беларусов доминирует следующая установка: самое плохое не реализовалось — и уже хорошо. Такая ущербная установка заставляет смириться с очень низкими стандартами жизни».
«Довольствоваться малым — становится движущим соображением, движущей силой потребления и не только», — пишет Дмитрий.
О кризисе экспертности и торжестве некритического «малого» говорят и только что выехавшие из Беларуси знакомые культурные работники: «Столько новых имен! Столько людей, невидимых до 2020-го!». Каким языком можно говорить о подобном «искусстве» молчаливых пейзажей, вязаных кресел и таланте рисовать левой рукой, пропагандируемой Надеждой Х. и ее соратниками? Беззубость высказываний на конфискованных у частного бизнеса площадках настолько абсурдна, что о ней не смог бы насмехаться даже Хармс.
Дорогая М., память — странная штука. Когда в сети мне попадаются на глаза репортажи с открытий твоих триумфальных выставок в сельсоветах Молодечно и Пуховичей, где ты бы в жизни не выставлялась до 2020-го, я словно отрицаю твое авторство представленных в крошечных залах работ. Я все еще не могу поверить, что все эти натянутые через зал куски тканей с графоманскими а-ля философскими подписями или нелепые вязаные конструкции — то, что ты сейчас считаешь предметом для гордости и предлагаешь приобрести за несколько тысяч евро на сайте Art Minsk. Ты, которая всегда обожала Кусаму и Хундертвассера. Ты, что жаловалась на некритичность «Осенних салонов» и на кризис экспертности его кураторского состава. Я просто отказываюсь понимать, что люди могут настолько меняться... Но они могут, а я идеалистка.
Дмитрий Крук, и не только он, говорят о высокой адаптивности беларусов — о десятилетиями воспитываемом в нас навыке «выживаемости в любых условиях». И мы, оказавшиеся отнюдь не по своей воле сегодня в польшах, грузиях и прочих европах, здесь ничем от вас не отличаемся. Мы тоже — ради выживания — вынуждены примерять языковые, поведенческие, культурные маски. Вопрос в другом: в какой момент эти маски прирастают к лицу и начинают мешать отличать счастье... от чего-то другого? В какой момент амнезия заменяет память? В какой момент выбор «остаться дома» прорастает в патриотический дискурс? Ответственность за коллег, друзей и незнакомых, но все равно «своих» беларусов в новополоцкой колонии, минском СИЗО, на Окрестина, на очередном этапе стирается ради признания кучки таких же потерянных, но, судя по всему, уже локально успешных художниц и художников, вдруг выпрыгнувших на берег безрыбья пост-2020.
Счастье имеет разные формы и может ходить под разными флагами. Но, вспоминая тебя, моя дорогая М., на пляже Владивостока со стекающим вниз по запястьям соком манго, в туманном лесу, почти заблудившейся по дороге в Боржоми, или в твоей уютной подростковой комнате с репродукциями Кандинского, где мы устраивали посиделки с амбициозными многообещающими музыкантами, художниками и шахматистами, я вижу тебя счастливой. Хотя... память — еще та лгунишка. Сегодня я верю твоему Instagram: ты счастлива не в новой, а в такой Беларуси. Ты выбрала ее.
2023, Минск — Батуми — Берлин
Вольга Бубіч — фрыланс-журналіст, эсэіст, выкладчык, фатограф і рэцэнзент фотакніг. З 2021 г. займаецца даследаваннем памяці і мемарыяльных культур еўрапейскіх і постсавецкіх краін. У 2023 — лаўрэатка міжнароднай праграмы ICORN, па якой знаходзіцца ў Берліне. Эсэ, аналітычныя тэксты і інфаграфікі Вольгі рэгулярна друкуюць нямецкія, аўстрыйскія, амерыканскія і брытанскія рэсурсы. Рыхтуецца да публікацыі яе трэцяя фотакніга — зборнік эсэ і фатаграфій, зробленых у кантэксце цікавасці да феноменаў цэнзуры памяці, настальгіі як інструмента прапаганды і культурнай амнезіі.